Nostalgie по потерянному раю

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

ОПЕРА С. БАНЕВИЧА «СЦЕНЫ ИЗ ЖИЗНИ НИКОЛЕНЬКИ ИРТЕНЬЕВА»

Камерная сцена – зал Прокофьева в Мариинке-2 – завоёвывает популярность. По сути, здесь вотчина молодых академистов и тех режиссёров, которым интересен эксперимент, причём совсем не обязательно экстрим-эксперимент с новейшей музыкой. Напротив, интересы руководителей камерных проектов обращены к прошедшему ХХ веку или к самому началу ХХI, к тому, что осталось почти незамеченным или мало оценённым.

Николенька-мальчик – Рустам Сагдиев, Карл Иванович – Дмитрий Калеушко.

В рождественский вечер 7 января нового года здесь впервые в сценической версии была представлена одноактная опера Сергея Баневича «Сцены из жизни Николеньки Иртеньева». Созданное по мотивам трилогии «Детство. Отрочество. Юность» Л. Толстого, это произведение в концертном исполнении прозвучало в 2003 году на фестивале «Площадь искусств», а после того «легло на дно» в ожидании сценических интерпретаторов.

Для молодых академистов это прекрасный материал: подавляющее большинство персонажей – недалеко отставшие от исполнителей по возрасту подростки, познающие поэзию и прозу жизни, радость бытия и отроческие слёзы, первую любовь и детско-юношескую жестокость. И то, как сумели почувствовать и передать сегодняшние юноши и девушки аромат человеческих отношений в ХIХ веке, заставляет удивиться. Впрочем, в ХХI веке суть процессов та же, что и в позапрошлом, только проявляется по-другому.

В повести Толстого опоэтизированная проза жизни и драматические подтексты достаточно жёстки. Здесь же, в музыке и в спектакле, всё мягче и умильнее. Иногда даже возникает крамольное чувство, что эта nostalgie чуть манерна, что в жизни всё проще – и детская любовь, и восприятие смерти. Но действенная конфликтность спектакля и подлинность сценического существования молодых актёров от этого не страдают. Прозрачный музыкально-сценический ноктюрн, полный юношеских рефлексий и мечтаний, прочувствован постановщиком Алексеем Степанюком тонко, на уровне сладко-мучительной боли воспоминаний невозвратного. Отношения Николеньки с маменькой – изящной, женственной Эвелиной Агабалаевой – нежны и по-детски непосредственны, вполне уже взрослый актёр Рустам Согдеев – Николенька, босоногий ребёнок с летающим змеем или угловатый подросток, – нигде не фальшивит. Практически не фальшивит в спектакле никто (имеется в виду довольно распространённая в опере психологическая фальшь). Атмосфера искренности здесь дорогого стоит.

Мастер композиции Степанюк умело играет фигурами на практически пустом – лишь три стула – сценическом планшете. Сидящие, лежащие, переползающие, несущиеся в вальсе молодые актёры, их гибкие тела – податливый материал в руках режиссёра, скульптора выразительных мизансцен. Заметна здесь и работа хореографа Ильи Устьянцева – чуткого ассистента постановщика.

В спектакле тщательно разработана линия каждого персонажа. Интересны не штампованные характеры: два юных соперника Николеньки, воздыхатели очаровательной Сонечки – светлоголосой Маргариты Ивановой – откровенно страдающий романтик Володя (Андрей Максимов) и гордо скрывающий свою ревность, явный лидер Серёжа (Филипп Евич). Сильно сыграна сцена издевательств над безответным увальнем Иленькой (Владимир Бабокин): победительная жестокость подростков отталкивает и одновременно привлекает своей жизненностью. В этих только начинающих свой путь человеках ещё всё смешано и откровенно – чувствительные слёзы, грубость, весёлость, стыд раскаяния, волнение влюблённости, боль потерь. Баневич прописал эти состояния своих героев с любовью и пониманием, перемежая романсово-элегические эпизоды и живые действенные сцены своеобразным рефреном – детской молитвой. Пожалуй, для светского представления количество молитв чуть зашкаливает, но такова воля композитора: очищение и умиротворение. Ностальгическую ноту задаёт и развивает по ходу действия рассказчик (Артём Мелехов), он же повзрослевший Николенька, в шляпе, с гитарой. И есть в его провинциально романтизированном появлении в начале спектакля на пару со старым учителем Карлом Ивановичем – Дмитрием Калеушко – что-то от Счастливцева и Несчастливцева из «Леса» Островского с вечно грустной темой «а когда-то и я…». Отсутствующий в камерном зале оркестр возмещал Василий Попов, пианист с великолепным туше, чувством стиля и сердечностью. Да ещё дважды – вместо увертюры и в сцене бала – звучал в записи оркестровый вальс Баневича, после чего вступление фортепиано воспринималось как особо интимное, доверительное высказывание.

автор НОРА ПОТАПОВА

Фото предоставлено пресс-службой Мариинского театра